Приоткрыла рот. Закрыла. Как рыбка в аквариуме.
Было очень темно. При бледном свете лицо ее становилось африканским. А сиденье почти сломалось.
Она вдруг подумала, что могла бы здесь, в этом черном помещении, в кого-нибудь влюбиться. Подцепить, затащить, очутить. Она все еще может совершить этот подвиг. Влюбиться в того, кто стукнет по столу и скажет: «Так, блядь! Кому сказано – будь сучкой. Будь сучкой!»
Или в того, кто скажет: «Давай хотеть друг друга, но ничего не делать».
И пустота стен, в которых никого не замуровали, изменится. И она станет сучкой, и будет жить долго и счастливо. Или умрет от нереализованного желания.
Она прижала локоть к своему боку, оттопырила мизинец и затянулась. Сигареты в ее руках всегда торопились сгореть.
За четыре метра от нее, в глубине помещения, под пультом ди-джея танцевали две девушки с длинными телами и длинными ногами в узких черных брюках. На них были одинаковые белые рубашки, облегающие бока, и остроносые весенние туфли.
Они всегда были брюнетками с туловищами ящериц.
Сидя в тёмном зале, прислонив затылок к вибрирующей стене, она смотрела на их извивы. А через двадцать минут поняла, что смотрит не на них, а просто в ту сторону, где мелькают острые плечи и выпирают кости таза.
Закончив принимать серединой головы все нужные в этот вечер звуки, она проглотила три капли текилы и пошла вверх по лестнице, на ходу, как в кино, просовывая руки в рукава пальто.
А потом быстро села в такси. Черношапочный водитель с лицом маньяка отвез ее на другой конец Москвы всего за триста рублей.