"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Насте исполнилось 15 лет. И она была очень хороша – спокойна, слегка насмешлива, своевольна. К тому же знала два иностранных языка. Маше тоже стукнуло 15. Но Маша походила на молодое вино.
читать дальше

@музыка: Diary Of Dreams

@темы: Рассказ, наброски, ушки с маком

"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Удивительно прохладным летним вечером существо определенно женского пола, однако неопределенного возраста и, чего греха таить, рода деятельности, шло по прибитой дождем пыли.
На девице были не совсем чистые кеды, старые джинсы, белая рубаха и шапка свежевымытых волос-переростков, под определенным ракурсом нет-нет да смахивающих на дорогой парик.
Девица была очень радостная. Она размахивала черным пакетом с персиками, сгибала колени в разные стороны, прыгала и горланила песни на басурманских языках.
«Friendly ghost is all I need!» - пела девица, сладострастно искривляя челюстные мышцы и напуская руками облака на подобревшее солнце.
И было нашей девице и хорошо, и весело, и тепло, и светло.
А потом пришла она домой. И съела на радостях все персики. Хотя один был слишком мягкий и подозрительно пах растворителем.

И умерла.
Врать не буду – с улыбкой на сахарных устах.

Персики, пропадите же вы пропадом!
Не пожрать нынче нашей товарке фруктов-овощей, зато летать можно – сколько душа пожелает.

@музыка: Crystal Castles - crimewave

@темы: Рассказ, ушки с маком

"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Всё происходило в обычной четырехэтажной «хрущевке» с ободранными стенами и давно не крашеными перилами.
С крыльца в коридоры первых этажей рвались лучи вечернего солнца - оттого взгляд вошедшего сразу падал на перила, которые выглядели так, будто над ними поработали бобры. И никаких тебе потемок и сумеречной тишины – только пыль, оседающая на нитках света да редкие шаги сверху.
читать дальше

@темы: Рассказ, наброски, слоновьи стихи, ушки с маком, работница швейной фабрики

"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"

Вот она, пришла зачем-то, смотрит, изучает его. Он прислонился спиной к кромке дивана, а сам сидит на полу, вытянув ноги.
- Ну? Что ты тут без меня делал? - она весела и добра. Садится за его компьютер, любопытная, смотрит какие-то трясущиеся видеозаписи с пьяных вечеринок, хождения по коридорам, хихиканья и разговоры ни о чем на пасмурных подоконниках вторых этажей.
- А ты что делала? – спрашивает он, - Что нового в жизни?
Он спрашивает из вежливости, ему неинтересно, ему просто странно, что она пришла.
Фоном выступают какие-то шумы с экранной видеозаписи. Она выходит из-за стола и тоже садится на пол.
- А у меня новый крем для лица, представляешь? Революционные технологии, теперь моя кожа еще нежнее, - она берет его ладонь и проводит ею по своей щеке, останавливая движение только там, где шея переходит в плечо и, может быть, немного «погуляв» по упругой артерии на шее.
- Как тебе? – она подмигивает.
«Всё такое дурацкое, какой-то фарс», - думает он, а вслух говорит:
- Чувствуется.
Они сидят на полу, друг напротив друга, подогнув колени. Говорить почти не о чем, тема революционных кремов себя исчерпала. Он слишком спокойно размышляет о том, что если она сейчас протянется поправить прядь у его виска и при этом посмотрит в его глаза, он потеряет что-то, а потом не найдет.
Но этого не происходит. Она по-кошачьи переползает к его спине, оторвавшейся от дивана, обнимает за плечи и медленно, очень тихо целует его в уголок за ухом, потом в артерию на шее, потом в то место на шее, откуда растут волосы. И напоследок проплывает своей щекой по его щеке.
- Как тебе?
- Хороший крем, - отвечает он, - Раньше такого не было, это точно.
Всё. Поцелуя в губы не будет, потому что этого никто не хочет.
- А пойдем! – она вскакивает и тянет его с пола за руки, как ребенка, - Пойдем же! Здесь недалеко, в детском парке, открыли театр замороженных фигур. Представляешь – на добровольцев льют ледяную воду, потом они покрываются коркой, терпят, ждут. А потом, представляешь! - пытаются оттаять изнутри, чтобы танцевать!
Он приподнимает брови.
- Пошутила я! – захохотала она, - Там просто фигуры, никакие не люди. Пойдем! И в зимний сад заглянем, будем там танцевать. Ты же хочешь танцевать со мной? Скоро новый год! А потом пойдем ко мне греться? Да? Сестры не будет дома!
Он выскальзывает свою руку из ее руки. Его рука вспотела, поэтому это несложно.
- Нет?
- Там холодно, - улыбается он, - А у меня шуба прохудилась.
Она тоже улыбается, какие могут быть обиды. Напевая себе под нос до боли знакомую ему песню, она обувается и мягко хлопает дверью.
А он почти засыпает – на полу, сидя по-турецки.
Откуда-то с улицы, из густоты морозного воздуха, он слышит глухой удар и визгливый скрежет затормозившего автомобиля.

/17.01.08/


@музыка: Electrocute – I Need a Freak

@темы: Рассказ, наброски, слоновьи стихи

"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
По палубе парохода бежит Бесприданница, хочет руки на себя наложить. Плачет в три ручья. Обидели.
Бежит быстро. Я за ней. "Стой, - говорю, - дура! Опомнись! Не стОит он и забытого волоска на тебе, баба ты глупая"
Ан нет. Настрополилась ужо.
Бегу я, бегу, тоже ведь по палубе. Смотрю, запропастилась Бесприданница в какой-то тупик. В котельную, что-ли? Сразу и не поймешь. Встала я на входе, стерегу, дыхание перевожу. А Бесприданница сидит в уголке, на мешке с углем, личико свое молочное ручонками-то закрыла, рыдает в три ручья.
"Вот те на! - думаю я, - Чёгой делать-то? Плачет девка. Вроде как успокоить надо. А не умею. Вдруг пуще прежнего начнет рыдать? А то, не приведи Господи, в топку прыгнет. А она вон как разгорелась-то, топка эта... Мигом возьмется"
"В топку! В топку!" - запричитала Бесприданница. Я схватилась руками за свое лицо и стала скоро к печи прокрадываться. А потом рванулась, не удержалась, перегородила Бесприданнице путь к печному кострищу-то спиной своей натруженной и подпалила зад юбки-то и пальцы вон тоже.
"Куда, бля?!" - раздался голос. И вот, появился, весь в белом, Никита Михалков.
Никита Сергеевич по-хозяйски оглядел котельную, с укоризной посмотрел на Бесприданницу и молвил: "Ох, дура, дура...". Потом гневно взглянул на меня, а я-то как раз на обожженные персты свои дула: "Вы куда смотрели, туды вас в качель?!"
"Я-то? - покосилась я, - А куда мне смотреть? Я по дороге шла, в деревню, никого не трогала. И тут эта дура бежит. "Не хочу жить", - кричит. Дай, думаю, спасу человека, хоть карму почищу. Говорят, если карму добрыми делами почистить, то вроде как… того, счастье невиданное привалит. А как раз нам надобно его, счастья-то… А теперь я виноватая?"
"Такова твоя судьба, - проговорил Михалков, - Будешь теперь при ней. Поедете на грязевые лужи. Куда - секрет. Пароход поставлю на автопилот, он вас и доставит куда следует".
"Чего-й это?" - скривилась я.
"Гляди мне, тёмная баба, со мной шутки плохи, - нахмурился белошляпый Никита Сергеевич, нависая над моим тельцем исхудавшим коршуном крылатым, - Сказано, приставлена ты теперь к ней. Будешь следить, чтоб руки на себя не наложила. В накладе не останешься, заплачу".
«Ладно, коли так»,- промолвила я и подняла трап за Никитой Сергеевичем, как повелел.
Пароход пустился по Волге, реке родимой, кормилице нашей. Сначала было ничего, хорошо даже. Тишина вокруг, по бокам – заводи. Изредка, если на носу стоять, ветви ивы по морде хлещут. Бесприданница или в каюте сидит, или на корме трубку курит и подхихикивает, гогочет иной раз.
Хатки дивные начали появляться на горизонте. «Жизнь хороша», - мелькнуло в голове с удивлением. И тут что-то снаружи-то… это-ну… всплеснуло!
Побежала я стремглав на корму, глядь – нет Бесприданницы. Вижу – прыгнула в воду, чертовка, плещет к берегу, ручонками перебирает, что твой юнга городской. Я, пока суть да дело, стоп-кран врубила, Бесприданница уже на берегу была, в камышах ютилась.
Поплыла я за ней. Плаваю я медленно, пока до берега добралась, ее и след простыл. «Небось, в деревню поканала отсиживаться», - решила я и стала бродить по деревне-то да кликать ее по имени. Даже в церквушку забрела – нет нигде девки.
«Япона мать!», - ругнулась я, завязала потуже на голове платок, что Васька вчерась привез из Рязани-то, и вышла на пригорок, на пароход глянуть.
Заприметила я движение какое-то там. Гляжу – Бесприданница-то моя, шельма, пока я по деревне шлялась, добралась до парохода, взобралась по канату на палубу и пароход в движение пустила.
Плюнула я на траву-мураву, почесала затылок /платок шерстяной, кудри колет/, топнула босой ногой и матернулась. Догонять проку-то уже и не было. Куда мне с пароходом-то тягаться?
Бесприданница уже во-о-он где, а я вон еще где была. Да и вечерело. «Не видать мне михалковского золота-то - решила я, - В живых бы остаться».
Пошла я в деревню, покрала лошадь (мой грех) и поскакала к детишкам малым, их у меня семеро. Путь мой прошел как в тумане. Приехала, пошла в поле, на пшеницу поглядеть – успокаиваюсь я от пшеницы.
А через седмицу вы по мою душу-то и пришли, родненький.
Батюшка следователь, коня я вам верну, он жив, здоров, накормлен. А за Бесприданницу казнить не велите, пощадите детушек малых.
Не виноватая я, она сама. Я-то что – баба тёмная, к наукам пароходным не приучена, мне б детей в люди вывести. А тут барин Михалков ваш со своими горестями, хлопец сердешный.
Пощадите, батюшка следователь, пожалейте меня, труженицу. Ох, неужто погубили меня помыслы добрые, девки городские да дворняне столбовые?
Бью челом!

Крестьянка деревни Фокино Прасковья Тихоновна Деревянникова.
Зорко надиктовано попу фокинского прихода Ермолаю Порфирьичу, сыну Кочегарову.
Заверено руками.

/16.01.08/


@темы: Рассказ, ушки с маком, жестокий романс

"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Очнулась я в процессе соблазнения какого-то длинноногого гладкокожего существа. Лежу у него в ногах и, нежно вытянув руку, ласкаю левое бедро. Не свое, а существа. Существо молчит, молчит, а потом как вскочит! Как цыкнет на меня!

Я пригляделась – а это Амалия Гольданская.
«И как это назвать?» - спрашивает грозно.
«Теперь уже никак, - говорю, - Ваши ноги мне даром за амбаром не нужны».
Тут рассвет занялся, и на горизонте появился чернокудрый скрипач. И до того он был хорош, что я начала проводить пятерней по его волосам и прекратила бояться стоять задом. А еще лучше – подумала я – и то, и другое. Стоишь задом, руку заведешь за себя и проводишь, проводишь пальцами по его черному затылку.
Правда, быстро надоело.
«Устала я от вас», - сказала я, хмуро взирая на Амалию и скрипача, - Прощайте!»
Едва я произнесла эти слова, началось невообразимое.
***
Сначала на землю упал огненный шар. Как-будто миниатюрное солнце свалилось из космоса на наши больные головы.
Покатился шар по Земле и выжег много всего. И покрылся мир пожарами.
А потом землетрясение началось, и разрушились все дома, кроме сейсмоустойчивых.
А потом эпидемия началась, и многие люди повымерли. Остались по всему миру небольшие кучки – такие, как я, скрипач и Амалия.
***
Пронесся среди кучек слух, что надо идти на перевалочную базу для уцелевших – железнодорожную станцию в дремучем лесу, с которой поезд отвезет нас в город. В городе том, говорили, будет создаваться новое общество.
Шли мы долго, ноги избили, кроссовки износили, а спали в развалинах, населенных мутантами. Спали вповалку, и никто никого за бедра не хватал – не до этого было.
Долго ли, коротко ли, добрались мы до станции. Народу немного, но есть. Даже знакомые нашлись. Поругались немного, как базарные бабы, взобрались, и поезд тронулся.
***
Прибыли в город. Он был небольшой и солнечный. Яркий такой городишко, весенний.
Сели в каком-то кафе, припасы разложили, у кого-то даже глинтвейн в термосе обнаружился. Еды навалом, хорошо. Похудели многие за время похода.
Только успокоились, заулыбались, глядь – слух пронесся от прохожего. Он в окно кафе заглянул, нос к стеклу прижал и давай кричать:
- Жди потопа! Плотину, что океан держит, прорвало, а заткнуть нечем! Пиши пропало!
И исчез.
Делать нечего, всполошились все.
Амалия со скрипачом от меня сбежали, собаки серые. Но мне, честно говоря, было наплевать, не до них уже.
***
Кинулись все бежать. Я бегу, бегу, да временами оглядываюсь – попрощаться с солнечным городком. Вода с океана делалась все заметнее. Сначала она слоями прозрачными по улицам потекла. Зрелище это показалось мне настолько прекрасным, что я сама себя подчас толкала кулаками в плечи: «Беги, дура!»
Но чем больше объектов охватывала вода, тем сильнее она мутнела, тем грязнее становилась. И мне было легче ногами передвигать.
***
Бежала я, бежала. Смотрю – на горе дом многоэтажный стоит. И вспомнила я, что жила в нем когда-то, и ключи у меня в кармане лежат.
Добралась я до вершины горы по каменистой тропке. А там и до дома недалеко.
Поднялась на лифте на 13-й этаж, зашла в квартиру, притихла – никого нет – пусто в трехкомнатных хоромах, только пыль летает.
Встала я на кухне, прислонилась к оконной раме, начала смотреть на людей, бегущих врассыпную. А вода все прибывала, и уже даже на горе люди стали перемещаться по пояс в воде. Выбиваться из сил начали люди, пищать принялись, верещать. Лужи большие, потоки мутные, лодок здесь отродясь ни у кого не было.


И тут я вдруг поняла, что не будет мне нынче спасения. Огненного шара избежала, плитой во время землетрясения меня не прищемило, эпидемия не коснулась, а теперь, как пить дать, вода и до моего этажа доберется – щели в пластиковых окнах широкие, мутные воды хлынут, воздух уйдет, и поминай, как звали – плавать я не умею.


И сделалось мне так спокойно и грустно, что даже удивительно, как-будто я с чем-то смирилась. Время еще оставалось – можно было спокойно пожать руку самой себе, попрощаться с собственным телом, может, даже в ванной посидеть, уйти в другой мир чистой.
Спокойствие меня настигло. Жаль было только одного – что отцу не смогу позвонить, что не смогу сказать ему за все спасибо. Расстроится он, что меня нет. Думать будет, искать, надеяться, а я тут буду плавать – в мутной воде с умиротворением на челе, и никто меня за руку не подержит.


На мгновение паника щупальцами своими мне в сердце вцепилась. Я на табуретку села, вдохнула кухонную пыль, посмотрела на солнце и небо… и подумала о том, что здесь внизу все меняется.
Однако, небеса в этих местах очень дружелюбные – тепло-голубые, с облаками, размазанными по ним как плавленый сырок. И ничего там, наверху, не изменится. Солнце по-прежнему будет светить.
Как все, оказывается, просто, подумала я. Потом я немного подремала и отправилась в ванную. Вода поднялась на десятый этаж.
***
Ванная была занята.
Какой-то частью мозга я с самого первого шага в квартиру знала, что в ванной кто-то сидит, и не просто "кто-то там", а знакомый человек. Поэтому, распахивая дверь, я предвкушала одиночество только частично, другая часть давно верила в живое разумное существо.


Я сначала вздрогнула, а потом заулыбалась во весь рот:
«Какой сюрприз, - сказала я, - Это значит, мы будем обитать в подводной квартире, держась за руки, как два мертвых мальчика?»
«Можно сказать и так, - раздался взволнованный голос из ванной, - Забирайся ко мне, пока вода не остыла. Мне очень холодно».
Я захлопнула дверь ванной изнутри.

На порог из прорех в оконных рамах начала проникать мутная вода.



@музыка: Metric - Monster Hospital

@темы: Рассказ, сны, письма мальчиков, kisses in dresses

"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Маленькая девочка не любила выходить из дома. Сидит, бывало, бормочет себе под нос заклинания, желания загадывает.
В летние каникулы она вставала рано утром и, пока во дворе никого не было, каталась по нему на велосипеде. Велосипед она тащила с четвертого этажа. Он назывался «школьник» и был достаточно тяжелым. Перемещение его вниз было настоящим подвигом, хотя не очень большим – потому что вниз, а не вверх.
На девочке была сине-оранжевая кофта с капюшоном.
Она позволяла себе выезжать за пределы двора, если людей совсем не было видно. Тогда она каталась вокруг домов и сочиняла на ходу волшебные сказки.
Однажды она стояла на балконе, прижав нос к металлическим прутьям. Они были приварены к форточке для того, чтобы маленькие девочки как-нибудь от радости не выпрыгнули с четвертого этажа.
Дворовые мальчишки играли с маленьким серым щенком. Девочка просунула нос между прутьями и захотела спуститься – забрать щенка, принести домой, налить молока. Она стеснялась выходить во двор, полный соседских детей – непонятно почему, боялась, что они над ней посмеются, будут показывать пальцем и застрелят из рогаток. Опасные дети.
Щенок носился по двору вместе со всеми. Девочка опустилась с цыпочек на пятки.
Следующее утро было пасмурным. Во дворе никого не было. Девочка вышла, побродила по двору, побросала камни на траву, вспомнила себя в оранжевой коляске. Притворяясь, что ей все равно, выискивала глазами щенка.
Вдруг щенок – ее лучший друг? Она была совсем одна. Для прекрасного принца было рано, как, собственно, и для приезда «настоящих» родителей.
Оставался щенок.
Девочка любила собак. С собаками можно делиться мечтами, они не скажут: «Хватит-надоело». У нее была собака, но родители отдали ее кому-то. Однажды утром она полезла под кровать, а там никого не оказалось. Она хотела играть с ними, а не ухаживать.
Отданная собака сбежала от новых хозяев и вернулась. Но ее снова отдали. Поэтому у девочки не было собаки.
Щенка нигде не было. Она пошла его искать. Надо его спасти, она знала этих жестоких соседских детей. Однажды они убили голубя.
Прямиком за домом, где жила девочка, находилась зеленая роща. Туда девочка и направилась. Там никого не было, только высокая трава, деревья, ветер и стена-изнанка. «Он, наверное, спит здесь»,- подумала девочка.
Щенок и правда был там. Он лежал в траве у шершавой стены и уже сравнительно давно не дышал. Она попыталась согреть его, укрыв капюшоновой кофтой «на вырост». Потом она немного поговорила с ним. А потом вдруг призналась себе, что делает это не только для себя. Это делалось еще для кого-то, хотя никого не было вокруг. Как-будто и для людей, которые очень нескоро, но станут свидетелями этому всему. Это было похоже на фильм. Ей вдруг захотелось, чтобы прямо в этот момент эти странные большие люди из другого измерения вдруг увидели, какая она хорошая, добрая, как любит животных, как ей плохо оттого, что она не успела спасти щенка(и не успела бы, потому что боится), как она верит в волшебство(и вот здесь-то, в этой траве, не боится это показать).
Она бы не смогла описать словами свои ощущения так, как это написано здесь, но картинка в ее глазах была символом, который начал спасать ее у стены этого дома и обещал дать надежду где-то в другом месте. Девочка представила, как один большой человек из другого измерения кашлянул.

Она взяла мертвого щенка и понесла хоронить. Рядом велись дорожные работы, было много мягкой земли. Девочка вырыла ямку и стала закапывать щенка.
- Что ты? Что ты делаешь? – раздался голос соседки тети Нины, проходящей мимо.
- Ничего, - сказала девочка и почему-то застеснялась. «Как маньяк на месте преступления», - подумала девочка, сгребая руками светлую землю.

Мама откуда-то сверху из открытой форточки прокричала ее имя.
Приехал папа, пора ехать на дачу, собирать ягоду.
Девочка встрепенулась.
Надо ехать, собирать красивые камни. Главное – не забыть забрать их с собой. Можно придумать что-нибудь красивое.
***
Камни разной формы были привезены домой в полиэтиленовом пакете ближе к вечеру. Но делать что-то красивое было уже лень. И девочка легла спать.
***
Про щенка она так никому и не рассказала - все решили бы, что она «тупая дурочка». А кому это было нужно? Только не ей - девочке в оранжево-синей кофте. С капюшоном.



@музыка: Electrelane - Between the Wolf and the Dog

@темы: Рассказ