"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Чего-то грустно и неуютно мне. Дай, думаю, самовыражусь. Это лучше, чем делать брови домиком, глядя в экран. А, может, и не лучше. По фигу. Съемка и монтаж: erofeeva Музыка: любимый тоскливый мужик Джейсон Молина /который Songs: Ohia/
@музыка:
Eurythmics - Here Comes The Rain Again (Acoustic version)
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
В мороз здесь хорошо не пить. Но мечтать о пьянстве. Помечтать о том, как из неоновой мглы под серпом луны ныряешь в черный двор и поднимаешься на шестой этаж. А там тебя ждут хорошие люди с горячей картошкой-пюре и крепким алкоголем. Лучше водкой. В телевизоре пляшет Челентано, а на полу спит старый узорчатый ковер. Ты прижимаешь ладонь к батарее центрального отопления, открываешь форточку и размышляешь вслух о восхищении и одновременной ревности к людям, что пасутся с тобой на одной поляне восприятия. *** Очкарик в шапке-гондонке потирает руки, надевает черные перчатки и подсаживается. А тебе плевать. Ты, сам похожий на маньяка-деда мороза, едешь пить чай в трущобы и протираешь холодными пальцами дырку в стекле автобуса. *** В твоем измерении скульптура коня, вставшего на дыбы, умещается в гранях широкой колонны. К тому же силуэт статичного животного напоминает вовсе не коня, а оглядывающегося тиранозавра, которого преследует стегозавр. Это ненадолго. Свет преломляется, и ты снова видишь старого доброго жеребца. *** Ты проносишься мимо квадратов белых фонарей с выражением влюбленного триумфа на лице, как-будто через секунду займешься сексом по любви. Ощущение восторга продлится еще несколько часов, пока ты не уснешь.
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Чудесно погуляли с Максом. Ура. И люди вокруг. Женщина на остановке плакала, брызгала слезами и что-то доказывала мобильному телефону. Макс рассказывал про старушку, которая искала в Москве Одесский вокзал. Проходили мимо совершенно банальных влюбленных парочек, которые так по-настоящему целовались и обнимались. Так красиво, нет желания проходить мимо, есть желание их рисовать. А все равно проходишь. Как бояться дочитать лучшую в мире книгу. *** В метро напротив сидел типичный представитель офисного планктона. Он сидел на ободраном кресле с таким сиротливо-уставшим видом, что мне стало его жалко. *** У крыльца одна рыжая такса знакомилась с черной таксой. Хозяйка рыжей таксы уходила и вздумала позвать собаку: - Ко мне! Ко мне, кому говорю! Пойдем уже! Рыжая такса - ноль внимания. Обиженная хозяйка /махнув рукой/: - Ну и оставайся! *** Немного вечерней Москвы: читать дальше
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Без претензий на великое фотоискусство излазила весенние московские углы. Сегодня, к примеру, обнаружила на Римской странный старый розовый дом. А на Преображенском валу увидела почти дом вампира Марсдена из первой прочитанной мной книги Кинга Salem’s Lot. И еще всяко-разно. У кого траффик - осторожно. Фотки небольшие, но их много. читать дальше
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Клер Форлани украсила дерматиновое кресло собой и грязными волосами. На рассвете, болея с похмелья, она поленилась принять душ. Все смотрели на нее, но желания трогать не испытывали. Зачем трогать пыльноволосых двойников Клер Форлани? *** Старый кореец с седыми волосами до пят рассказывал мне о лицах. «Идеальное лицо, - шептал он, - заключает в себе пухлые губы и близорукие бессмысленные глаза». *** На нем безликая одежда, обтягивающая крупные детали мужского тела. У него лицо неопытного Брэда Питта, бурый ежик на затылке и очки. Мне грустно смотреть на него – он не знает своей красоты. И не мне ее открывать.
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Волею судеб угораздило проснуться в пять утра, а часам к девяти занесло в город Ногинск, что в Московской области. Этому городу, кто бы мог подумать, триста лет. Мужик один сказал на улице. Подслушала.
А раньше город назывался Богородск. Прошлась слегка с фотоаппаратом. Маленькая очкастая иностранка, задирающая голову. Полезла за техникой, запуталась в ремках, руки мерзнут. А тут дед старый идет. С палочкой. «Чё, - грит, - запуталася?» И улыбается. «Не то слово», - улыбнулась я (пиздец, дедуля, всю жизнь путаюсь, а распутаться не могу), и похорошело мне как-то на душе. Люблю стариков и животных. А взрослые, типа меня, типа пугают.
Но вернемся. Вот что хочу сказать – все в Ногинске этом как-то медленно. Стояла на светофоре с бабушкой и внучкой, так уж зеленый свет проклюнулся сто лет как, а они так и застыли, пока я, тоже знатный тормоз, не встрепенулась. Дорогу можно спокойно переходить, где хочешь – хоть в неположенном месте – никто не задавит. Теперь понимаю, отчего в небольших городах сбитый пешеход – трагедия широкого масштаба. Во-первых, все друг друга знают, а во-вторых – это же нонсенс, при такой вежливости и аккуратности откуда могут взяться сбитые пешеходы? Они же как прикормленные голуби на какой-нибудь площади.
Вообще в таких городах медлительность очень гармонична, радуешься ей. Другое дело, если в час пик в московском метро приходится наступать на пятки какой-нибудь раззяве. Так и хочется дать пинка, чтоб шла быстрее. Хотя… у каждого свой ритм. И сама я раззява, каких поискать.
А еще в Ногинске есть своя пивоварня. Правда, ничего про нее не знаю.
Ну, что еще? Японские рестораны, как везде.
И Макдональдс. Полупустой, без очередей. Воровато озираясь, я проникла в этот храм вредной пищи и урвала филе-о-фиш с чизбургером. Каюсь.
Давайте я вам лучше фотки покажу. Там мои любимые старенькие деревянные домики. Меня хлебом не корми, дай на них позырить.
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Где-то на Мосфильмовской мелькнул желтый фургончик с надписью на боку: «Медслужба «Соломинка». Подумалось, что это, наверное, сон. Так смешно и весело. *** В каждый вагон метро следует усаживать по очаровательному ребенку. Или по симпатичной собаке (кошке). И тогда все, даже самые злые, угрюмые и хамские люди начнут умиляться, смотреть с большим интересом и поднимать уголки рта. И мир станет добрее. *** Старик с большим и маленьким глазом и кустистыми бровями закрывает рот руками и о чем-то думает. Затем как-будто вспоминает важное, поворачивается к соседке (женщине с близко посаженными глазами, в ангорковом берете, ничего особенного) и открывает рот. Так ничего и не сказав, выпучивает и без того большой глаз с выражением «А ну вас всех в баню!» и снова закрывается руками. *** У выхода из вагона как-будто поссорились два голубя. У нее светлые волосы, а у него черные. Как чертовски милые ангел и черт. Он, кажется, в обиде. Она прислоняет свой нос к его носу. Он отворачивается. Она улыбается, скользит своей щекой по его щеке, снова подносит кончик носа к его носу. Он вдруг улыбается и делает то же самое. Она держится за его предплечье белой рукой и смотрит в глаза. И он смотрит. Она наклоняется и дышит его курткой, он дышит ее волосами. Красивый мужчина напротив в черном пальто до колена подозрительно блестит очками. А я на всю катушку слушаю Джарвиса и мечтаю о кофе без сахара.
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Сначала про Москву. Совершенно нечаянно я заблудилась в районе Крылатского. Ненароком. В сумерках шла по полям, долам и лесам. В Москве есть таки-и-ие холмы. Или как их там звать? И не было видно ни конца, ни края этой белой пустыне. И белым колючкам с небес тоже не было предела. Добравшись до цивилизации, шлялась, шлялась посреди автострад в бесплодных поисках остановки, пока на голове моей не выросла гора снега, а голос мой не прорезался вовне, взывая к очкастым интеллигентам в непромокаемых штанах. На почве скитаний по московским горам, проворно проникла в дом и употребила внутрь большую тарелку овсянки. А теперь намечаю выпить чаю и содрать шкуру с непослушного апельсина. Жизнь чудесна. *** Но полно о Москве. Расскажу лучше про Петербург. Ездила минувшим уик-эндом. И ненабылась. *** В трамваях Питера попадались исключительно разговорчивые билетерши. Одна, выдавая сдачу, выкладывала на мою ладонь по монетке да приговаривала: «Раз рубчик! Два рубчик!» Вы не поверите, но я даже улыбнулась этой низкорослой тетке в оранжевой жилетке. Очаровашка. Не ожидала такой душевности. Думала, опять ворч начнется, как обычно это бывает у контролерш-билетерш. Я проходила по белому полю Дворцовой площади и дудела-свистела в горлышко бутылки из-под «швепса». Шастала пьяная по Невскому с бутылкой коньяка и пила из горла. И не стыжусь. Петербург – это такое место, где все действия гармоничны, где жизнь – искусство. Его покидаешь с легкой тоской. Но так надо. Бесконечная жизнь в искусстве чревата ранней смертью от самовозгорания души. Нужно навещать. Если останешься, сойдешь с ума от этого арта и трэша и черт знает чего еще. И умрешь где-то через месяц, потому что сердце устанет биться так сильно каждый день. В Петербурге, наверное, хорошо умирать. Сам он – и смерть, и жизнь, и зло, и добро, и знобит, и греет, и любит, и привлекательно равнодушен. Он оставляет в себе кусочки душ умерших и забирает кусочки душ живых. Он и женственный, и мужественный, но никогда не жесткий, не грубый. Он не рубит, а скрывается в мерцании своих переулков, когда ему совсем невмоготу. Очень мой, как глоток воды. Здесь, в столице, сложнее ходить по улицам в одиночку, чаще нужно «прийти», добраться до цели. В Питере можно быть одной, медленно и молча ходить, смотреть, ехать в трамвае неизвестно куда (любимое дело - ехать просто так). Если тепло, можно не греться. Одинокая ходьба на чужбине заметно гнетет, в Питере она идеальна и добра. Хочешь исчезнуть? Исчезай, растворись в первой попавшейся арке и стань сырым воздухом. Петербург – мрачный европейский город с прекрасными жителями-европейцами, при этом весь облеченный в загадочную русскую душу. И равнодушно к нему нельзя, не получается. Он или чертовски привлекателен, или неприятен до мозга костей.
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Стены нагрелись. Редкая прохлада – как мертвым припарки. *** Мальчик в бескозырке, как-будто из другой эпохи, гоняет мяч по аллее на Серпуховском валу. Я слушаю что-то прекрасное. Кажется, это Шопен. Пахнет разлитым пивом, в решетку люка забились позапрошлогодние листья. За чугунной оградой вижу желтое такси. Внутри сидит шофер и жует бутерброд. *** Мое отражение дергается, мелькает в боковых стеклах трамваев. Девушка с длинными рыжими волосами, слегка заколотыми назад, бежит вверх по улице. Иногда трогает стены домов. Она хочет быть серьезной, но все время срывается на улыбку и оглядывается. То ли она убегает, то ли догоняет, то ли встречает. Смотрит то назад, то перед собой, то вдаль. Но нигде никого нет. Улица пуста. Она полубежит, затем идет очень быстро. Опускает глаза, снова поднимает, идет медленнее, сразу резко быстрее. И тут внезапно скрывается за стеклянной дверью с вывеской «ДВЕРИ». *** Крупная женщина тоскливо посматривает в окно и постукивает пятерней по стеклу. *** Чувствую, кто-то приблизился. Да. Надо мной возвышается старуха с гордым подбородком. Я поднимаюсь, чтобы уступить ей место, а она сопротивляется. Шершавая властная ладонь осадила меня так резко, что, казалось, мелкое плетение ткани отпечатается на коже. *** Хотелось пива и курить в тени. Я ехала на солнечной стороне трамвая и до самого конца представляла, как сижу на скамейке в глубине древнего двора, а солнце над козырьком крыльца превращает кленовые листья в начинающие распускаться почки.
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
Маша и Максим махнули мне рукой: «Пойдем, посидим на скамейке!» Я кивнула. Они присели. Откуда ни возьмись явилась ворчливая тётенька в оранжевом жилете. И завопила: «Окрашено же!» Маша и Максим вскрикнули и вскочили. Тётенька повернула их спинами к себе и стала без спросу чем-то оттирать. С воплем: «Как вы мне все надоели!» *** Влюбленная парочка сначала крепко держится за руки, а потом по очереди рассматривает джинсовые задницы друг у друга. И улыбаются. *** Выхожу из дверного проема с мешком мусора. Смотрю – сосед воровато открывает дверь собственной квартиры. Тайком привел женщину. Поздоровался как-то сдержано. Оно и неудивительно. *** Ночью прилетел комар и укусил за живот. Здравствуй, лето.
"С выпученными глазами и облизывающийся – вот я. Некрасиво? Что делать"
По улицам плывут сытые кошки со вздернутыми носами и располневшие Джоди Фостер. *** Пропитая женщина с бордовыми волосами бродит у входа в метро. Оттопырив пальцы, весело и злобно пристает к прохожим. «Молодой человек!» - кричит парню, идущему впереди. Приблизившись ко мне, смотрит и хрипло звучит: «Ха! Ха! Ха!» И не просит на бутылку. Ничего не говорю. Улыбаюсь. Сон обернулся явью. *** Тёмно-каштановые волосы, туго стянутые в хвост, узкие джинсы, лакированные остроносые ботинки. Очки для зрения. Да, еще верхняя одежда – женский вариант мотоциклетной куртки, в мужском варианте которой, наверное, ходят по Аляске красивые мужики. И надменный профиль. *** У колонны стоят двое – брюнет и брюнетка. Бросаются в глаза высокие дорогие сапоги на шпильках – у девушки. И мужское пальто - на мужчине. Он прикладывает широкие ладони к ее предплечьям, хочет обнять и поцеловать. Она скрестила руки на груди и старается опустить голову, чтобы не достали ее поцелуи. Она будто каменная, а камень обнимать сложно. Он что-то говорит ей на ухо, потом без касаний оставляет следы своих рук на костяшках ее пальцев и обтянутых черной кожей локтях. Затем мягко, но стремительно уходит и садится в поезд. Она совсем сгарбливается. Это длится недолго, появляется лицо. Она плачет. Я стою у другой колонны, напротив, жду Катю и ненасытно записываю все, что вижу. Когда выхожу из своего транса, у противоположной колонны уже никого нет.