Полысел яблоневый сад. Остался на краю только красный куст. Под окнами ходят большие коты. Смотрят снизу вверх, нехотя отзываясь на «кыс».
В километре от флюоресцентных ламп, под которыми я сижу, есть фонари, похожие на звезды. Нетрудно догадаться, тонкие голые стволы шевелятся, сливаются с чернотой. Фонари хаотично гаснут и вспыхивают бледным металлическим светом.
Автофары полуприкрыты ветвями, но движутся. И оттого мигают чаще. Эта медленная тягучая световая вакханалия напоминает выстукивание слов азбукой Морзе. Как-будто между мной и той самой дорогой, дающей о себе знать, есть широкая река, и кто-то сигналит мне, зажигая и закрывая ладонями свет, потому что слова уносит ветер. И он посадил голос. И ничего не получается. И холодно, как в Арктике. И кость его стучит о кость, и хочет он зарыться в сноп из срубленных веток и мокрых дубовых листьев. Но нельзя, потому что в шесть вечера пришли городские уборщики, всё сгребли и унесли.