Необросшая тропинка удивила дворнягами. Они шли по делам - то понуро плелись, а то передвигались рысью – одна хромая, другая белая, а третья никакая.
Вот я иду и замечаю их трясущиеся шерстистые бока. Это не значит ровным счетом ничего. Кроме того, что вороны стали реже залетать мне в рот.
***
По автобусной остановке бродит всклокоченная желтоволосая женщина. Она похожа на клоуна Олега Попова, у которого поехала крыша – лохматая, волосы дыбом, и в смешных клетчатых штанах. Это напоминает стеб. Но нет – женщина-клоун степенно погружается в транспорт. Едет на работу.
***
Девушка смотрит на номер удаляющегося автобуса. У нее двоится в глазах. Заплывает, но не хлещет. Из горла лезет резкий вдох, и еще один резкий, и чуть короче, и чуть длиннее. Голосовой кордон их не пускает. А они не знают - трепещут, хотят вытолкнуть друг друга, родиться, наконец.
«Врешь, не возьмешь», - думает она и закуривает сигарету.
***
Внутри у него полость, он – полый, как картонная кукла.
И поэтому глаза у него жадные, ловят все движения вокруг, а внутри болит и ноет пустое место.
«Пустое место, мать твою, заткнись», - говорит он пустому месту. Но оно его не слышит, потому что у пустых мест нет ушей.
***
Утром слушаю что-то рвущее. Так получается. Что включилось, то включилось.
Я потом иду в солнце, надо иногда ходить в него, любоваться – искать бесплотные внутренности – сердце, как железный дровосек, а заодно и мозги, как Страшила.
Если дерьмо случается, значит, случаются и чудеса.