На обложке сериала в четвертом часу ночи – лицо роковой женщины, отправляющее в путешествие-флэшбэк. Порочные отфотошопленые глаза, даже помада того же цвета. И форма губ, и даже уши большие. Разве что челка не такая косая.
Он думает, как красиво. Точнее, нет. Не красиво. Нет зла, нет добра, нет ничего. Разве что немного колет справа. Нет. Не колет. Ноет? Не ноет. Он не знает, как сказать правильно. Таков был ответ.
Однажды ему от любви привиделось, что они вместе в Петербурге. Она выходит из Макдональдса на Невском и протягивает чизбургер. Он берет. Они идут куда-то в сторону Невы. Начинается вечер. Дует ветер.
Они никогда не были в Петербурге вместе. А, может, и по отдельности. Я не спрашивала. Он сказал, что ему страшно быть внутри кого-то чужого. Ему это видится животной глупостью. Если бы он был ею, то употребил бы слово «пошлость». А вон та девушка в старом доме в окне напротив сообщила бы, что вторгаться в чужеродный организм – это деструктивно. А я не знаю, что сказать. Боюсь говорить вслух. Что-то с голосом.
Вчера я заклеивала окна с рамами 1913 года. Одно было с трещиной. Я прикладывала к колючим кромкам бумажный скотч и все боялась, что стекло выдребезжит кому-нибудь на голову. Но все обошлось.
Сегодня я шла по долгим ветреным аркам, которые все не заканчивались. В арки залетали листья. Я старалась думать о любви, а не о смерти. Напрасные старания. Потому что думалось мне о кинематографичности листьев, арок и кладбищенского ветра. Хотела «поставить» в правый угол дальней арки парочку людей. Они бы сначала обнимались, а после размыкались. И был бы виден пар из их живых ртов.
Вообще-то я искала библиотеку с убогенькими старушками, которых я так люблю и жалею. В глубине души. А кинулась думать о том, что все эти образы в моей голове были реализованы задолго до моего рождения. Все уже сто раз было. Единственное, что я могу – описать избитую картину мира своими глазами и словами. Тысячи пар этого мира целуются в арках и образуют электричество. Как там? «Адские машины желания».
Библиотеку я так и не нашла. Несмотря на принизывающий ветер, чувство осенней сиротливости и бесприютности в этом городе ослабило хватку и переметнулось на голографических бабушек, которых, добравшись до дна своего сердечного клапана, я обняла и забрызгала слезами нищий ободранный пол.